Игорь Гомольский: Самое жуткое на войне - это вовсе не дыхание смерти в доверчиво подставленный затылок, а это самое ощущение безнадеги

Самое жуткое на войне - это вовсе не дыхание смерти в доверчиво подставленный затылок, а это самое ощущение безнадеги.

Жизнь катится в пропасть, а ты созерцаешь происходящее, будучи не в силах удержать ситуацию.

Вот стоишь ты над телом очередного гражданского, убитого в рамках «беспокоящего обстрела». Стоишь и думаешь не о том даже, что целый мир сейчас убили непонятно зачем. Нет.

Думаешь о том, что и завтра убьют. И послезавтра. И снова, и снова, и снова. И так до тех пор, пока кто-то другой не устанет уже над твоим окровавленным телом.

Мысль о том, что кровавые жертвоприношения закончатся приблизительно никогда, подтачивает рассудок день за днём.

Уже к середине 2014-го стало ясно, что никакого внятного выхода из этой ситуации нет. Ну, то есть, варианта всего три: сбежать, погибнуть или принять.

В этом смысле, конечно, Донбасс - это не Курск, не Белгород и даже не Мелитополь с Геническом. Ведь речь тут не столько об интенсивности обстрелов, сколько о перспективах их завершения.

Сжать зубы и терпеть, когда есть понимание, что все это однажды закончится, - одно дело. Другое - терпеть, понимая, что так будет ВСЕГДА. А до начала СВО и еще года полтора после казалось, что выхода нет.

Вчера многие публиковали скрины материалов о начале боев в Донецке, а я вспоминал и думал, что эти одиннадцать лет воспринимаются, как один чертовски длинный день, который более или менее закончился. Для Донецка закончился.

Тут коллега удивляется, что дончане видят разницу между обстрелом снарядами и ракетами. А чему удивляться? Снаряды дешевые и отлично подходят для «беспокоящих обстрелов». Снаряды летят быстро и куда попало. Снаряды невозможно парировать средствами ПВО.

Ракеты - это тоже не клубничное мороженое в жаркий день, но все, что крупнее ГРАДА, на террор расходуют куда менее охотно.