Я, восемь лет работавшая военкором на Донбассе, приехала в Мелитополь, и это было так странно: пересечь практически пустой пункт пропуска на границе с Крымом и въехать в зону, где не ловит российская связь, и надписи на украинском, и даже кое-где висят жёлто-голубые флаги.
Теперь всё время горчило, горчило что-то неизъяснимое, потому что сколько ни думай про русский мир и геополитику, где-то погибали люди. Люди, в которых я привыкла видеть врагов. Солдат ВСУ я видела в объективе фотоаппарата или если военные давали посмотреть в прицел. Через оптику, в общем. Обычные украинцы и того больше – оставались для меня пикселями на экране; недружелюбными, как правило, пикселями.
Враг не может носить тёмно-серый замызганный пуховик, какой носят миллионы русских тёток по всей провинции. Враг не может подкрашивать редкие ресницы дешёвой тушью, осыпающейся прямо на покрытые лёгкими морщинами щеки. И вязаную белую шапку, такую, знаете, кусачую, враг тоже не может носить. Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка.
Думать про врага как про врага легко и местами даже приятно, пока он остается пикселями – ну или размытой фигуркой в оптике. В этом месте я вспоминаю, как Скрипач рассказывал мне:
– Представляешь, увидел сегодня укропа в зимнем маскхалате. В апреле – зимний маскхалат! Он бы ещё в июле его надел. Я так смеялся, что не стал стрелять.
Невозможно остаться с прежними представлениями о враге, когда видишь его замурзанный пуховик.
(Анна Долгарева "Я здесь не женщина, я фотоаппарат")
